Целлофановый пакетик

(посвящается О. В.)

Между Донским монастырем и донскими банями, среди современных высоток затерялась старенькая школа. Обычная средняя школа. Школу открыли в 1935 году. Теперь можно с большим трудом представить и то время и тот город, каким была Москва. Было тесно везде: на улицах, в домах и в общественном транспорте. Гремели повсюду трамваи - будто цветные громадные жуки ползали по московским холмам. Часто на улицах мелькали черные блестящие авто иностранного производства и еще кое-где оставалась старая добрая конка. Метро только еще строилось, и поэтому советская демократия являла себя трамвайным господством. Москвичи полюбили трамваи. В трамвае все были гражданами и гражданками. Мужчины носили по преимуществу фуражки и кепки, а женщины - береты и платочки. Молодежь стриглась коротко, пользовалась одеколоном «Красная Москва» и курила папиросы производства табачной фабрики Дукат. Пенсне, котелки и старорежимная речь - не приветствовались. Все уже были товарищами, хотя кое-где еще мелькали шляпки с вуалями, черные калоши и английского качества драповые пальто. Город по внешнему виду еще оставался старорежимным, хотя уже были выстроены новые улицы, - такие, как Десятилетия октября; был взорван храм Христа Спасителя, и большинство церквей были закрыты, а Москву поджидало новое архитектурное будущее. Вот тогда и выросла трехэтажная школа у Даниловского вала. Трехэтажная новая школа, и рядом - трехэтажная баня. В тридцатые годы Даниловский вал считался окраиной Москвы. Москва по-прежнему ограничивалась пределами Садового кольца. За Садовым кольцом продолжалась Москва, но другая – заводская, фабричная, рабочая. Приземистые грязно-желтые дома и красно-кирпичные корпуса фабрик, между которыми как выеденная плешь зияли пустыри. На этих пустырях новая власть стала осуществлять свои первые стройки социалистического образца. Такими первыми постройками стали бараки для прибывающих из деревень. Из деревень в Москву потянулись на заработки да и просто чтобы не сдохнуть с голода, крестьяне. Москва нуждалась в рабочей силе, и строились по окраинам временные рабочие бараки. Но временные работники возвращаться в деревни не желали. Они всеми правдами и неправдами перевозили сюда своих жен и детей. Тогда же построили баню на месте дровяного склада, а школу на одном из таких пустырей. Рабочие бараки, баня и школа были призваны наглядно и по существу являть новый, социалистический взгляд на человека. И если рабочие бараки являли собой человеческую перенаселенность с абсолютной антисанитарией, то бани выглядели дворцами: парадная дверь, широкие мраморные марши лестниц с дубовыми гнутыми перилами, Пятиметровые потолки, огромные окна, внизу раздевалка, буфет и бильярдная. Второй этаж – женское, третий – мужское отделения. Шайки еще оставались деревянные, но пол и лавки для помывки в мыльном отделении были гранитными. Печь топилась то дровами, то углем, и было вдоволь кипятка. Такой была советская баня. Школа была под стать бане. Такая же трехэтажная, с колоннами по фасаду и мраморными лестницами между этажами; классы большие, светлые; коридоры просторные; учебники новые, бесплатные. В актовом зале было три патефона и стопка черных пластинок. На улицах по столбам, как открытые рты, то тут, то там гремели жизнеутверждающими маршами прикрученные радиотарелки.

Галина Сергеевна родилась в 1963 году между Донской баней и Донским монастырем, в роддоме бывшей Павловской, а ныне - четвертой градской больнице. Все сорок шесть лет она прожила здесь. Даже когда в 1969 году их коммунальный барак решили снести, то новую квартиру в новенькой пятиэтажке они получили рядом, на улице Шухова. И в школу эту пошла Галя, и приучилась в баню ходить. Отец работал на заводе «Зил». Мама рано заболела астмой. Она не работала, была на инвалидности.

- Отравил меня этот чертов крематорий!- задыхаясь и кашляя, ругалась мама.

Крематорий находился в Донском монастыре. Точнее сам монастырь был закрыт. А крематорий был на новом Донском кладбище в недостроенной церкви Серафима Саровского. В подвалах церкви стояли печи, в алтаре располагался зал прощаний, а в среднике перед солеей был установлен механизм, который втаскивал в раскаленную геенну фанерные гробы.

Вот такая адова машина работала на Донском кладбище до начала семидесятых годов. Вместо купола храма был возведен куб. Куб был выполнен архитектором Осиповым в духе модного тогда конструктивизма. Из куба торчала труба. В определенные дни эта труба начинала дымить. Окрестные жители знали эти дни. Хозяйки в такие дни не стирали и не вывешивали сушиться белье. Жирная сажа работающего крематория оседала на стекла трамваев, пачкала занавески и белоснежные воротнички первоклашек, проникала в легкие. Мама в такие дни, действительно, кашляла сильнее.

В 1980 году Галина Сергеевна закончив школу, поступила на исторический факультет в педагогический институт имени Ленина. Мама уже шесть лет, как умерла. В год смерти мамы закрыли крематорий. Мама стала последней его жертвой. Трубу и печи демонтировали, а урны в стенах церкви остались. С Шаболовки Гале приходилось ездить на Сетунь, где находился факультет. Уже на втором курсе представилась возможность проходить педпрактику в родной школе, а с четвертого курса Галина Сергеевна стала работать. Сначала внеклассная работа - кружок краеведения. На пятом курсе ей дали четвертый «Б» класс с классным руководством. И с этого времени началась долгая двадцатипятилетняя педагогическая жизнь Галины Сергеевны. Жизнь именно стала педагогической. Это прилагательное стало сущностным определением всей жизни Галины Сергеевны. Все в ее жизни стало «школой». Школа была причиной и следствием всех жизненных событий; школа стала причиной всех радостей и всех горестей; школа сделала из Галины Сергеевны все то, чем она стала и отняла все, чем она была или могла бы быть. В школе она вышла замуж и в школе родила сына Ваню; тут же, в школе, ее муж, учитель физики, нашел молодую практикантку и ушел из семьи; несколько лет Галина Сергеевна перед пенсией работала завучем. Умер на девяностом году жизни отец; Ваня закончил школу; Галина Сергеевна время от времени делала ремонты в своей уже старенькой хрущевке; летние отпуска проводила в Егорьевске на шести сотках. Жизнь шла, как течет река. И как текущая река всегда течет мимо одного и того же берега, так и жизнь Галины Сергеевны текла около, рядом, мимо все той же школы.

Были периоды, когда школа казалась храмом знаний и хотелось быть и самой лучше, и учить этому «лучшему» детей. А то приходили периоды, и школа представлялась этаким молчаливым монстром, равнодушно высасывающим силы и саму жизнь. И тогда хотелось бежать, что-то и навсегда изменить и просто научиться уважать себя.

Мама, - говорил взрослый уже сын,- тебе, мамуля, надо научиться уважать себя!

- Как это? – не понимала Галина Сергеевна.

- Ты давно в зеркало заглядывала?- раздражаясь, начинал грубить Ваня.

О, как в раздражении Ваня похож на своего отца! Тот что-то в этом роде заявлял ей. Перед тем, как уйти, заявлял. Она тогда не могла понять, почему школа может стать причиной разрушения их семьи? Но отец Вани именно так считал. Сам он ушел и из семьи и из школы.

- Может, он был прав?- часто думала Галина Сергеевна, - он ушел в исследовательский институт. Там защитил кандидатскую, и теперь готовит докторскую. У него теперь растут две дочери. Семен время от времени позванивает сыну. Семен все же остался отцом для Вани. Ваня его любит. Семен ему в институт поступить помог и учебу оплачивает.

- А что я должна увидеть в зеркале? –спрашивает сына Галина Сергеевна.

- Мир! Большой мир! Вокруг школы, представляешь мамочка, есть еще мир! А ты протоптала тропинку от дома до школы и ходишь туда-сюда, туда-сюда.

- Это правда, - думает Галина Сергеевна, - одна дорожка – в школу и назад. А по дорожке этой и рынок, и магазин детской одежды и все та же баня и крематорий.

Ваня, ты знаешь, что крематорий перестал дымить в тот же год, когда умерла бабушка?

-Ты о чем, мама? Я не понял. Ты что нашу бабушку сожгла в печи?

- Бог с тобой, сынок! – отмахнулась как от кошмара Галина Сергеевна, на домодедовском кладбище наша бабушка. Мы же с тобой туда ездили. Разве не помнишь?

-Ну да. Помню. А про крематорий зачем ты говоришь?

Я и сама, сынок, не знаю. Я в школе работала, и с детства в баню ходила с бабушкой и мамой, и крематорий этот чертов всю жизнь дымил. Мама, бывало, стирает в тазу мой передник и бант,- я в школу всегда ходила с белым бантом, - так вода черная. Бант белый, а вода черная. Понимаешь? Крематорская сажа. От этой сажи и у бабушки легкие отказали дышать. Все залепилось там сажей, и пошел рак. Вся жизнь тут, Ванечка. Что же тут поделать?

И видит Ваня, что сидит перед ним уже почти старушка, его мама. Ничего особенного, вот только эти руки! Или точнее, как она руки положила, и теперь со сложенными на коленях руками сидит перед ним. Обезоруживающая простота и покой так похожий на покорность, в этой позе. И вот эта покорность красноречивее всех слов мира - ответ ему, грубияну.

И куда-то пропадает, ужимается, съеживается весь этот окружающий мир, о котором он только что талдычил. И Ване становится стыдно. Но он мужчина и показывать слабость - это не по-мужски. Стыд - это слабость.

И Ваня молча встает и выходит с кухни.

- Надо устраиваться на работу, – решаетВаня,- буду учиться и работать. И куплю маме путевку в санаторий.

А Галина Сергеевна подходит к зеркалу. На нее из зеркала глядит маленькое, с аккуратно прибранными в пучок реденькими волосиками, лицо. Лицо стареющей женщины. Уже и волосы седые, и зубов половины нет – коронки да мосты, и морщин столько, будто кто сетку накинул. Галина Сергеевна проводит пальцами по лбу, потом по переносице и под глазами. Под пальцем остается на коже красная полоска. И Галине Сергеевне кажется, что палец как утюг. И выглаживаются морщинки, кожа становится, какой она осталась на старых черно-белых фотках.

Надо купить крем,- думает Галина Сергеевна,- сейчас рекламируют «Чистую линию» для пожилых.

Апрельский воскресный день. Ваня вчера с институтскими друзьями уехал на дачу. Поехали двадцать человек. Вся группа. Девочки, мальчики.

Совсем стал ребенок взрослым, - думает Галина Сергеевна,- в прошлое воскресение была Пасха. Всю неделю звонят в монастыре колокола.

Галина Сергеевна накануне и кулич купила, и яички покрасила в луковой шелухе. В субботу сходила в монастырь, свечки поставила всем и кулич с яйцами освятила. В церковь Галина Сергеевна начала ходить лет пять назад. Православной культурой всегда интересовалась и крещена была в детстве, а вот в церковь ходить стала недавно. Сильно она тогда в детстве заболела. Схватила ее, двухмесячную, бабушка в охапку да снесла к Николе в Хамовниках. Там ее и окрестили. Сама Галина Сергеевна об этом узнала случайно. Уже и бабушка умерла, и мама тяжело болела. Она как-то помогала маме разбирать документы. Тут из бумажки он и выпал. Оловянный, маленький, на белом шнурочке, крестик. Тогда мама ей все и рассказала. Рассказывать, собственно, было мало чего:

- Болела ты очень, дочка. Горлышко все белесым налетом обметало. Температура сорок. Вижу, тает моя кроха у меня на глазах. Реву, а поделать ничего не могу. Нас с тобою из больницы выписали лишь для того, чтобы ты благополучно дома умерла. В больнице умереть - это им статистику подпортить, а дома - пожалуйста. Тогда бабушка взяла тебя, в тряпки какие-то завернула и ушла из дому. Даже мне ничего не сказала. Да я тогда ничего не понимала. Снесла она тебя в церковь, что у метро Парк культуры. Через два часа принесла. Ты была тихой - тихой. Когда уносили, ты из последних сил плакала. А принесла –тихой. Я грешным делом подумала, что померла. Глянула, а глазенки у тебя такие прозрачные и глядят на меня. И вот эту иконочку тогда бабушка принесла.

И мама достала завернутую и перетянутую черной резиночкой, иконку. А бабушка тихонько молилась. Перекрестит бабушка лобик внучке, руку теплую положит на головку:

-Господи, спаси. Сохрани и помилуй… Пресвятая Богородица, Царица Небесная, заступница Всеблагая, моли сына своего и Бога нашего за спасение и исцеление…

Что же выходит?- задумываться стала Галина Сергеевна, -я живу, а за меня кто-то молиться. Может, оттого жива осталась, и живу, что молились?

Маму без отпевания хоронила. Уже на кладбище подошла старушка.

-Как же это в землю класть без отпевания? И благословения.

И привела та же старушка священника. Старенький попик. Жил где-то рядом с кладбищем. Отпевал за трешку и был беспробудным пьяницей.

Тогда запомнилось, что пахло и перегаром и похмельем. А позже поняла, и ту неведомую старушку, и того попика в душе поблагодарила. Впервые там на кладбище неловко лоб перекрестила.

- Молись, миленькая, за душу матушки! – сказал тогда попик, принимая треху, - ей это теперь очень надо.

Вот и выходило, что теперь она должна за матушку молиться, как когда-то мама с бабушкой молились за нее. И чувствовала Галина Сергеевна, что когда звучит молитва, то восстанавливается связь, прерванная смертью. Смерть отступает, и тогда и она, и мама с отцом, и бабушка – все они где-то рядом и вокруг них, как ладан в церкви благоухает тихая радость.

А сегодня воскресенье. И Галина Сергеевна уже привыкла, что в выходные всегда одна. Дел в доме много. Но в выходные, даже за делами, всегда немножко сильнее болит сердце. В выходные чаще в голову всякая дрянь лезет. Вот и теперь почувствовала Галина Сергеевна, как давит в груди и гудит голова.

- Сейчас если хватит удар, а у меня дырявые в двух местах колготки? – думает Галина Сергеевна и тут же морщится от нелепых мыслей.

На днях звонил Семен. Поздравил с Пасхой. Про Донской монастырь зашел разговор.

-А помнишь,- спросил семен, - где мы с тобой познакомились?

- Конечно. –ответила Галина Сергеевна,- в институте.

- Вот и нет.

,- Ну, тогда в школе.

- Да, действительно, где еще возможно было познакомиться с тобой? Только в школе, и то, на большой перемене.

А потом Семен напомнил, что он познакомился с ней не в институте и даже не в школе, а на кладбище.

-Да, да. Я помню очень хорошо. Во-первых, на Донское кладбище мы всегда любили ходить. Любили портвейн там пить. Заберешься, бывало, за монастырскую стену. Возьмешь парочку чернильных гранат по рубль двадцать. За стеной Москва надрывается, а там тишина, портвейн и общество приличное.

- Какое общество? – не поняла Галина Сергеевна.

-Князь Львов, господа сочинители Сумароков и Дмитриев. Опять же Петр Яковлевич и Василий Осипович…

Когда Семен упомянул о Ключевском, Галина Сергеевна вспомнила. Они студенты первокурсники, действительно забрели на Донское кладбище. Вспомнила, как она стояла у плиты с надписью «Ключевский Василий Осипович». И вспомнила, как неожиданно разрыдалась. Семен обнял ее.

- Я вспомнила! – выкрикнула в трубку Галина Сергеевна, -мы были на Донском кладбище, и от тебя пахло вином. Значит, ты был тогда просто пьян?.

До сих пор в ушах звенит задорный смех Семена.

Учебный 2008 – 2009 год Галина Сергеевна встретила в школе в новом качестве. За выслугу лет с этого года Галина Сергеевна - пенсионерка. Ей трудно продолжать вести историю с полной нагрузкой. В школу пришла молодежь. Пусть работают, пусть учат. Галина Сергеевна с этого года - педагог группы продленного дня. На работу к двум часам. В пять детишки расходятся. Такой график ей по силам.

Старая, как вся прожитая жизнь, тянется дорога к школе. Через дворы Галина Сергеевна выходит на улицу Лестева, переходит Шаболовку у кинотеатра Алмаз и потом улицу Ордженикидзе у Донских бань. Мимо бань надо метров сто подняться вверх. Напротив, вдоль улицы, тянется кирпичная стена нового Донского кладбища. На первом перекрестке Галина Сергеевна сворачивает налево. Здесь, как впрочем, и по всей Москве, идет хроническая грандиозная реконструкция. Это не просто ремонт дороги и строительство дома. Создается впечатление, что в Москве орудует громадный злой великан. Этот великан-невидимка манипулирует домами и целыми кварталами, как игрушечными кубиками. Выглядит это диким и страшным. Вчера еще стоял дом, росли деревья, играли детишки, а завтра все вдруг огораживается забором, а послезавтра нет ни дома, ни сквера. Есть огромная яма. Будто кто вырвал с корнями и дом, и детскую площадку, и деревья. Но на этом череда стремительно сменяющих друг друга ужасов не кончается. Из кровоточащих ран быстро начинают расти железобетонные кости. Вскрыто, раскурочено чрево земли; прокладываются гигантские трубы-артерии; тут же сносится все, что мешает рождению монстра. Отовсюду гремят отбойные молотки, огромные машины что-то привозят и что-то вывозят; речь человеческая здесь слышна лишь в виде мата. И в центре этого вселенского раздрая нелепо и как-то кособоко выглядывает старенькая школа. Когда еще не был вырублен школьный парк, школа, находясь под его опекой, не выглядела такой подстреленной птицей. В парке были футбольное, баскетбольное и воллейбольное поля. Но главным очарованием парка был сад. Яблони, вишни, несколько груш. Весной, когда все это начинало цвести, даже старенькая школа молодела. Все: учителя, дети и все местные жители любили этот школьный парк. Собак выгуливать сюда не водили по общему молчаливому согласию. А в прошлом году после лета собрались учителя и дети. А парка нет. Вместо парка за два месяца выросла красная, как кладбищенская стена, башня. Закатанное асфальтом вырубленное пространство школьного парка, и в центре - это красное фаллическое сооружение. С этого выросшего фаллоса все и началось, а точнее все кончилось. Следом тут же стала расти еще башня с подземным гаражом. И вот теперь некогда храм знаний, вознесшийся среди одноэтажной барачной окраины Москвы, был окружен глухими заборами, сетками, ямами и траншеями. На нее - обшарпанную и припавшую на один бок, с высоты красномордатого величия, как на помеху новой жизни, глядели небоскребы. А услужливая армия экскаваторов, бульдозеров и рабочих с отбойными молотками по первой команде были готовы наброситься и в одночасье разрушить, раздробить и перемолоть ее стальными челюстями.

Галина Сергеевна с опаской пробиралась по узким пешеходным щелям. Ей, маленькой, съеженной от всего этого давящего величия, казалось , что все эти железные звери, рычащие из-за решеток, заборов и сеток, рычат и скалятся на нее. Она ничуть не лучше в их глазах, чем собака. Галина Сергеевна недавно вечером пробиралась домой по этим щелям и увидела ее. Собака лежала посреди дороги. По этой дороге на стройку машины подвозили грузы. Наверное, одна ревущая фура и переехала ее. Еще три часа назад псинка бегала и просто радовалась жизни. А вот теперь, возвращаясь с работы, Галина Сергеевна видит ее мертвой. Собачка никому не нужная, но никому и не мешавшая. И задавили ее, конечно же, не со злобы. А просто так случилось. Ехал, не притормозил и переехал. Переехал и дальше поехал. Что-то хрустнуло под колесами. Мало ли что там хрустнуло?

В школе все по-прежнему. Идет перемена. Носятся дети, учителя собираются домой, а педагоги дополнительного образования уже отлавливают в раздевалке очень желающих улизнуть с кружков детей. С детьми, которые придут к Галине Сергеевне на продленку, она сначала сходит покормиться в столовую, а потом сразу же гулять. Уроки, домашние задания и всякие дополнительные занятия – это будет потом. А сначала кушать и гулять! Дети после шестичасового учебного дня хотят только одного - вырваться на свежий воздух и бегать, бегать, бегать! Они похожи на зверенышей в клетке. Школьного парка нет, вокруг идет бесконечная стройка. Перед крыльцом выгорожено небольшое пространство. Оно именно выгорожено, ибо обнесено по периметру железной сеткой. Десять шагов хоть вперед, хоть назад, хоть влево, хоть вправо. Распахивается школьная дверь, и группка ребятишек в оцепенении на одну секунду замирают на пороге. Они хотят бегать, носиться, играть. Но они забыли, что ни бегать, ни прыгать, ни догонять друг друга они в этой клетке не могут. Весь восторг ожидания улицы, блеск в глазах и прыть в ногах – все это очень быстро улетучивается. И вот уже по ступеням спускаются уставшие, раздраженные дети. Они идут, толкаются, спорят друг с другом, пинаются. Уставшее раздраженное детство.

Галина Сергеевна идет следом. Впереди спорят два мальчика. Они выясняют, какой марки вон тот грузовик, с которого кран снимает блоки. Галина Сергеевна садится на скамейку. Рядом садится Настя Михайлова. У Насти в руках книга «Робинзон Крузо». Настя открывает книгу, и подвинувшись ближе к Галине Сергеевне, начинает читать. Настя всегда читает на улице. Как-то Галина Сергеевна попыталась Настю включить в игру.

-Настя, ты много читаешь. Это хорошо. Но тебе разве не хочется поиграть с ребятами или просто посмотреть вокруг?

Куда посмотреть? Вот на это? – и Настя углом книги обвела вокруг себя. С тех пор Галина Сергеевна Настю не трогает. Она вообще никого не трогает. Галина Сергеевна лишь наблюдает. Вот мальчишки разделились на две группки. Одна, где были два спорщика насчет марки самосвала, отошла к дальнему краю площадки. В той стороне, за забором, вереницей подъезжают под разгрузку самосвалы. Девочки начали играть в классики. Настя читает книгу. Все в порядке. Сорок пять минут прогулки, а потом в класс.

Вторая группа мальчишек сначала бесцельно слонялась по дворику. Они то приставали к играющим девчонкам, то начинали играть свою игру. Мальчишки, выстроившись перед нижней ступенью школьного крыльца, стали запрыгивать на вышерасположенные ступеньки. Игра заключалась в том, кто больше ступенек перепрыгнет в каждом прыжке и в результате первым окажется наверху. Галина Сергеевна наблюдала и думала, что результаты игры предопределены длинными ногами и возрастом. Кто длиннее в ногах и постарше, тот и победит. Но все равно, мальчишки тужатся, придумывают, спорят и прыгают. И результаты действительно были иными, чем предполагала Галина Сергеевна. Например, Арсен Хачумян, мальчик из третьего «Б», на целую ступеньку обогнал длинноногого Стаса. Стас был длиннее ногами, а Арсен прыгуч. Арсен приседал и выстреливал, как сжатая пружина. Ему удавалось выталкивать сразу все свое маленькое тело, тогда как Стас выпрыгивал как-то частями. Сначала у Стаса разгибались ноги, потом распрямлялось туловище. Последними зачем-то он выбрасывал руки вверх, будто хотел взлететь. Состязание в конце концов стало состязанием Стаса и Арсена. Стас в три прыжка заскакивал на верхнюю ступень. Арсен заскакивал наверх тоже за три прыжка. Но Арсен был меньше ростом, и мнение двух остальных мальчишек было на стороне Арсена. Решено было провести еще один раунд уже между Стасом Арсеном.

Галина Сергеевна невольно увлеклась игрой. Девочки тоже оставили свою игру. Они подошли поглядеть на мальчишек. Даже группа, обсуждавшая марки машин, теперь косилась на состязание у крыльца. Только Настя Михайлова была по-прежнему увлечена чтением. Галина Сергеевна подошла к ребятам.

- Перед тем, как вы начнете состязание за лучшего прыгуна школы, я хочу и тебе, Арсен, и тебе, Стасик, дать совет. Ты, Арсен, хоть и меньше Стасика, но прыгучесть у тебя по-лучше. Представь, что ты сжатая пружина. Пружину сжали и потом резко отпустили. И Галина Сергеевна вслед за словами сделала телом жест, иллюстрирующий мысль. Арсен улыбнулся и кивнул головой. Девочки захихикали.

- А ты, Стасик, должен на полную катушку использовать свои ноги и не мешать им тебя выталкивать.

- А я разве мешаю им? –удивилсяСтасик.

Во-первых, ты погляди, как это делает Арсен. Он выталкивает всего себя и сразу!

И Галина Сергеевна снова сделала подтверждающее движение. Она, чуть присев, попробовала одновременно выпрямить ноги и, пусть чуть-чуть, но и подпрыгнуть.

Ей, кажется, это удалось.

Ага!- понятливо закивал Стас.

- А во-вторых, не мешай себе руками. Если бы ты хотел взлететь, то тебе надо было бы размахивать руками. Но у тебя задача прыгнуть вперед и вверх. Правильно? Ну так и поступай! Руки чуть вперед и корпус тоже чуть вперед. Ясно?

-Ясно! – разом гаркнули оба.

Состязание началось. Одна из девочек – Катя Морозова встала на верхнюю ступень.

-Я отсюда увижу, если Стасик смухлюет! – крикнула она Галине Сергеевне.

Стасик, изготовившийся к прыжку и поэтому не желавший тратить время и силы на беседу с Катькой, лишь показал ей кулак. Катя в ответ показала язык. Язык катькин Стасик не увидел. Катька фыркнула и отвернулась.

-Вперед! - скомандовала Галина Сергеевна. Ребята по очереди стали совершать прыжки.

Первым достиг верхней ступени Стас. Арсену оставался последний третий прыжок, но перед ним было аж четыре ступени. Арсен присел и замер. Было видно, как волнуется ребенок. И главное, было видно, что он уже устал. Арсен, резко выпрямившись струной, вытолкнул свое маленькое тело вперед. Но все равно ему удалось долететь лишь до последней ступени.

- Я победил! – заорал Стас. Он был счастлив и в порыве счастья ущипнул Катю. Катя взвизгнула и тут же рванулась за Стасом. Стас как козел, разбрасываясь в стороны длинными ногами, легко и весело отскакивал от набегавшей Катьки. Настя Михайлова подняла голову и отложила книгу. Она чуть подвинулась на скамейке, чтобы лучше разглядеть происходящее. Тут налетел легкий ветерок и целлофановый пакетик, на котором сидела Настя, сорвался и полетел.

Ветерок приподнял шелеснувший от удовольствия белый пакет и бросил его на ступени. Пакет подлетел прямо к ногам загрустившего Арсена. Арсен, не долго думая, пнул его ногой. Пакет, вздутый воздухом, наткнулся на разъяренную Катю Морозову. Катя ловко подцепила его рукой и швырнула в прыгающего перед ней Стаса.

- Идиот! крикнула Катя.

Пакет, словно повинуясь ее приказу, резко взмыл вверх. Теперь он уже не был похож на простой пакет в который можно что угодно положить. Это был трепещущий всем своим целлофановым телом, белый шар. Шар менял от ветра и направления лета свою форму.

-Оп-па!- взвизгнул Стас, и, подпрыгнув, всей пятерней залепил в пакет. Пакет от удара резко снизил высоту и был готов уже распластаться белым пятном на пороге школы. Но тут вступил в эту новую игру Арсен. Он забыл о своем поражении. Его ловкое тело в ту же секунду оказалось рядом и коротким ударом ноги заставило пакет снова обрести непакетные возможности. Пакет белой птицей взмыл над головами детей. Девчонки заорали от восторга. Даже Катька забыла о щепке. Она носилась рядом с мальчишками и, как мальчишка пинала воздух, чаще не попадая по увертливому телу пакета.

Вторая группа ребят уже подошла к ступеням и едва удерживалась, чтобы не принять участие. А развеселившийся пакетик от очередного попадания Стасика, взмыл еще выше и, вдруг, зацепился за козырек школьного крыльца. Козырек оказался капканом для пакета. Видимо, на козырьке была торчащая железка, за которую и зацепился пакет. Он то повисал соплей, то резко отчаянно начинал рваться во все стороны. Хотелось, раздув легкие, сильно дунув, помочь ветру сорвать зацепившийся пакет. Это первое, что пришло в голову сразу всем.

Галина Сергеевна вытянула губы трубочкой, стала дуть. То же самое стал делать Стас и остальные дети. Стас стоял ближе всех перед зацепившимся пакетом. Была секунда, когда казалось, что усилия ветра и дутье детей вот-вот увенчаются успехом. Но ветерок сник, а дети, раскрасневшись, устали дуть.

-Амба! –махнул рукой Стас.

-Нужна палка! – крикнул Арсен.

- Швабра! В школе есть швабра. Она стоит в туалете! – крикнула Катя.

Стас тут же рванулся к школьной двери. И уже в следующую минуту была доставлена швабра. Древко швабры венчала сухая, стоящая колом, половая тряпка. Белая тряпка выглядела как белый флаг.

-Разве мы сдаемся? – кричал Арсен.

-Никогда! – размахивая шваброй, отвечал Стас.

Стас стал прыгать под висящим пакетом. Ему не хватало чуть-чуть, чтобы шваброй зацепить пакет. Тут из школы вышла техничка Фрося. А за ней вышел охранник Славик. Тетя Фрося сразу стала кричать и отнимать швабру у прыгающего Стасика. Охранник дядя Слава первым понял, в чем тут дело. Поэтому он внимательно стал смотреть на пакетик.

- Что в нем?- спросил он у подошедшей Галины Сергеевны.

-Где?

-В мешке.

- В мешке воздух.

- Понял, –ничуть не смутившись, кивнул охранник Слава, - я пошел за лестницей.

Тетя Фрося успокоилась, отняв швабру у Стасика. Дядя Слава притаранил стремянку. Установив ее под свисающим пакетом, он полез вверх.

-Дай швабру, Фрося, - скомандовал Славик со стремяночной высоты.

На такой категоричный призыв Фрося была готова отдать охраннику славе не только швабру.

И вот в тот момент, когда происходила передача швабры с белой тряпкой, - символом безоговорочной капитуляции тети Фроси, целлофановый пакетик неожиданно вздрогнул. Вслед за изменившим свое направление ветерком, очень легко он спорхнул с козырька.

-Ура!- дружно завопили дети.

- Ура!- закричала Галина Сергеевна.

- Ура!- закричала со скамеечки Настя Михайлова.

- Ура!- вслед за всеми закричал охранник дядя Слава.

И только техничка тетя Фрося не закричала «Ура!». Она просто не успела понять, что тут происходит?

А пакетик, словно белый голубок, стал плавно кружить над асфальтированной площадкой. Он, казалось, по видимой ему одному спирали, все выше и выше кругообразно поднимался в небо. А под ним на огороженном сеткой пространстве, носились веселые дети. Из-за решеток на все это из ям и траншей гядели рабочие с отбойными молотками. На крыльце стояли с серьезным лицом и чувством исполненного долга охранник дядя Слава и тетя Фрося с сильно влюбленными глазами.

-Галина Сергеевна, стремянку уносить? – спросил Славик.

-Не знаю. – пожала плечами Галина Сергеевна.

-На всякий случай подожду.- рассудил Славик, - может еще пригодится.

А пакетик, сделав несколько кругов над площадкой, так же легко перемахнул через оградительную сетку.

-Ух ты! –с новой силой взвыла детвора. Дети теперь прильнули лицами к решетке.

- Если сейчас на пороге появится директор Игорь Петрович,- подумала Галина Сергеевна ,- то картинка представится еще та:

Дети влеплены телами в железную решетку. Лица развернуты к забору, а руки подняты вверх. А позади этих приговоренных, прогуливающийся педагог. Думай что хочешь!

А тем временем свободный полет пакетика продолжался. Пакет теперь парил над глубокой траншеей. Он сместился сильно влево и дети, чтобы видеть, вынуждены были так же сместиться влево. Потом он резко изменил направление и дернулся вправо. И дети шумно горохом пересыпались вправо. Теперь рабочие из траншей вылезли, отключили свои отбойные молотки и закурили. Было видно, как им приятно вот так сидеть на солнышке на краю своих траншей, курить и наблюдать за полетами пакета.

-А что в нем? – кричали они детям.

-Сто баксов. –крикнул в ответ Стасик.

-Сто баксов? – недоверчиво переспросили рабочие. Потом рабочие некоторое время обсуждали, может ли пакетик со стодолларовой бумажкой так резво летать. После своих окопных дебатов они пришли к выводу, что даже не с одной, а с пятью или даже с десятью купюрами пакетик сможет летать. Рабочие переглянулись и поверили Стасику. Но как люди, знающие цену каждому центу, они расценили все происходящее, как случившуюся беду. Сильный налетевший ветер вырвал из рук ребенка пакетик. А в пакетике была та самая стодоллоровая бумажка.

Ну бывает же так. Пообедал ребенок в школе, и после обеда у него осталось немножко денежек. Вот эти денежки и утащил разбойник ветер. Разве дети виноваты, что рабочим из Средней Азии думается, что все поголовно берут каждый день в школу по сотне баксов? Поэтому, когда пакетик, чуть снизившись, тут же зацепился за стрелу малого подъемного крана, то рабочие повскакали на ноги и, размахивая руками, стали кричать. Малый подъемный кран был установлен на разгрузочной машине. И эта машина, разгрузившись, собиралась отъезжать.

- Стой, машина, стой! –с криками рванулись за отъезжающей машиной рабочие. Если бы они не оставили в траншее свои отбойные молотки и теперь бежали с ними, как с огнеметами наперевес, то одному Аллаху известно, что об этом всем мог подумать водитель машины. Но рабочие вполне миролюбиво размахивали руками, и в глазах их была любовь и надежда. Когда подбежавшие рабочие окружили машину и объяснили в чем дело, водитель поглядел на стрелу крана. Там трепыхался белый пакет. Водитель помахал ребятишкам рукой. Ребятишки дружно замахали в ответ. Тогда водитель снова сел в кабину и стал разворачивать машину. Машина сначала перегородила дорогу. Потом она стала задом подъезжать к траншее, которая разделяла детей за забором от дороги. Когда задние колеса оказались в полуметре от ямы, машина остановилась. Затем вздрогнул подъемный кран. Он сначала немного подрос. Потом подросший кран стал вытягивать шею. Шея тянулась до тех пор, пока не переросла ширину траншеи. Наконец, клюв стрелы достиг решетки, за которой стояли дети. Вот клюв заглянул уже за ограду. Рабочие видели, как детей отогнала от забора видимо училка, а к забору подошел дядька со стремянкой. Клюв замер. Дядя Слава установил стремянку и, прицелившись, оглянулся. На пороге под козырьком по-прежнему продолжала стоять тетя Фрося. Дядя Слава поплевал на ладони и полез.

Под оглушительный вопль довольных детей и под одобрительные хлопки рабочих из траншей, дядя Слава вынул из клюва железной птицы трепещущий пакетик с надписью «утконос». Он заглянул в пакет и потом с удивлением поглядел зачем-то на тетю Фросю.

- Хорошо, молодец! – махали ему рабочие из своих траншей. Они уже спустились в свои траншеи и взяли в руки отбойные молотки. Машина с клювом отползла.

Раздался школьный звонок. Это означало, что прогулка закончилась.

Дети дружно рванули в школу. Дядя Слава подошел к Галине Сергеевне.

-Вот, возмите... Но в нем пусто?

- Я же говорила, что там только воздух!- улыбаясь, ответила Галина Сергеевна.

26 мая 2009.